Спецпроект

Есть разница

Почему нам приходится меряться зарплатами и при чём здесь социальное неравенство
Распределение зарплат по Москве
Профессия



Педагог-психолог


Анастасия Ильина, 24 года
Профессия
Педагог-психолог
Анастасия Ильина, 24 года
Оклад

37 000 руб


График работы

5/2, 36 часов в неделю



Примерный ежемесячный доход с подработками

50 000 руб




Зарплата в % от медианы

110%


Зарплата / прожиточный минимум

4.8 раз


Официальная средняя зарплата учителей по Москве

66 957 руб

График работы

Наш официальный график — 5/2. По идее, как у человека, который трудится в школе, у меня должна быть шестидневная рабочая неделя. Суббота — вроде как методическая: нужно сохранить 56 отпускных дней, поэтому с прошлого года её добавили как рабочий день. Но он ни в каких документах не проходит и никак не оплачивается. Просто если нам по-каким-то причинам нужно быть в школе, то мы приходим, но это не всегда необходимо. Сейчас я работаю всего четыре дня в неделю — договорилась с руководством о перераспределили часов, и теперь могу подрабатывать в другом месте.

Обычно у психолога 36-часовая рабочая неделя, но все по-разному распределяют своё время. По одному из старых положений, которое было издано департаментом образования, психолог обязан отрабатывать 18 практических и 18 методических часов, как и учитель. В том документе было прописано, что практические часы мы должны выполнять на рабочем месте, а методические, при наличии кабинета и нужного оборудования, по согласованию с администрацией.

Три года назад я устраивалась именно на таких условиях. Я клинический психолог и никогда не хотела работать в школе, но меня заманила такая свобода. Потом у нас поменялось начальство, но я постаралась сохранить те условия, на которых пришла. Для меня это важно — мне кажется, что 36-часовая или 40-часовая рабочая неделя не всегда бывает эффективной. Иногда свою работу можно выполнять за меньшее количество времени, но более интенсивно. У меня, например, нет времени для того, чтобы распивать чаи, болтать с учителями о жизни или заказывать новые комплекты белья для спальни. (смеётся)

Я просто прихожу, делаю свою работу, веду занятия и ухожу. В итоге работаю где-то 22 практических часа. Но так, конечно, не у всех — мои коллеги из других корпусов отсиживают на работе все 36 часов. Благодаря тому, что я клинический психолог и, помимо прочего, закончила несколько больших курсов переподготовки, я могу предложить много крутых штук для того, чтобы заинтересовать руководство и быть полезной в школе.

Реорганизация и зарплаты

До реорганизации моя зарплата была 45 тысяч рублей — школа так решила. Потом, когда наши школы объединили в учебные комплексы, зарплата психологов оказалась 31 тысяча без вычета налогов. По каким-то причинам новый директор решил, что сорок пять — многовато для психолога.

На протяжении прошлого года я получала 31 тысячу. В этом году наше руководство полностью поменялось, и я приходила к ним, много говорила о том, что, на мой взгляд, это чрезвычайно низкая зарплата — на эти деньги человеку в Москве тяжело прожить разумно. И это в то время, когда в соседнем детском саду воспитательница получает 40 тысяч рублей, хотя наш уровень знаний и наша подготовка не стоят на равных.

Зарплату в итоге повысили всем психологам — подняли базовую ставку с 31 тысячи до 37. Но мне всё ещё кажется, что это не очень справедливо: психолог должен получать хотя бы наравне с остальными педагогами. Даже просто потому, что в обозначении нашей должности написано: «педагог-психолог». Конечно, мы не ведём больших занятий каждый день, но, тем не менее, у нас тоже много групповых тренингов. И все часы, которые нам положены, мы тоже отрабатываем, а иногда — и перерабатываем.

Зарплата рядового педагога в нашей школе с реорганизацией не изменилась, осталась где-то на уровне 45 тысяч. А вот всем специалистам дополнительного профиля её решили понизить.

Со времени реорганизации премий у нас почти не было. Один раз в год, в августе, выдают по несколько тысяч рублей. В прошлом году мы получили по 10 тысяч. Для этого мы заполняли кучу бумаг, и нам платили по каким-то коэффициентам за заслуги. Для специалистов дополнительного профиля такая анкета оценивания плохо разработана. В основном там ориентируются на классных руководителей и на учителей-предметников. Некоторые вопросы звучали так: «сколько у вас отличников?», «сколько получили 100 баллов за ЕГЭ?». И как я, психолог, должна выполнить этот «тест»? Тут нам сразу идёт минус, и я ничего не получаю. При этом до реорганизации у нас были регулярные и хорошие выплаты по триместрам.

Когда сама школа получала финансирование, она сама и распределяла бюджет, то есть мы жили гораздо лучше, как это ни странно. В принтер всегда была заправлена краска, всегда была бумага, например. Если нужны были какие-то канцелярские вещи для занятия, можно было прийти к директору или завхозу и сказать: «мне вот нужно, у меня закончилось», и это быстро добывалось. С тех пор, как нас реорганизовали, полгода никого просто не волновало, есть ли у нас всё необходимое. А уж про бумагу вообще забудьте.

В прошлом году мне понадобился клей-карандаш для одного занятия. Директор сказал: «А почему вам нужен клей для занятий? Это не соответствует вашим должностным обязанностям. Напишите мне заявление с объяснением».

Сейчас мне очень нравятся люди, которые пришли к нам на руководящие должности. Но всё равно пока очень сложно наладить всю систему и общий быт внутри школы за те полгода, которые мы вместе работаем. Но вообще, конечно, это утопия — на полгода вперёд заказывать материалы, предугадывать то, что тебе будет нужно. От этого страдают все государственные учреждения.

Контроль

Раньше нас не так сильно контролировали через бюрократию. Сейчас с меня периодически требуют протоколы бесед. Я их не показываю, но нужно, чтоб я их заполняла. Хотя, по моим сведениям, в официальную документацию это не входит. Выглядит это так: у меня есть простые листы А4, в которые я пишу, когда разговариваю с человеком. Теперь с меня просят, чтобы я на официальный бланк переписывала всё еще раз.

Наш куратор (должность директора школы в учебном комплексе — прим. ред.) очень адекватно относится к сотрудникам. Эти документы обычно спрашивает какая-нибудь комиссия по делам несовершеннолетних. Бывает, комиссия приходит и требует план проверки, например, план по профилактике. Они говорят: «Где отчёт? Где документ, подтверждающий, что всё это было?». И им нужно предоставить какой-то протокол. Или же, например, проведена была беседа с ребёнком. «Где протокол?». Не докажешь же, говорила ты с кем-нибудь или нет, делала что-то по плану или нет.

Всё готовится для того, кто приходит с проверкой. И это ужасно. Это съедает много твоего времени, а проверку не волнует качество твоей работы или то, как ты её сделала. Их волнует просто наличие планов, отчётов, протоколов… Тогда ты крутой, тогда ты молодец. Вот, общем-то, и всё. А если у тебя бумажек нет, никто не спрашивает детей. Никто не приходит и не смотрит на то, что ты с ними делаешь, как ты с ними работаешь. А ведь можно любые бумаги написать.

О работе

Я работаю со всеми участниками образовательного процесса, включая детей, родителей и сотрудников школы.

Я долго боролась со своей профессией после поступления в институт. На самом-то деле я мечтала быть артисткой, восемь лет училась в театральной студии. Но потом, на 4 курсе, я полюбила свою специальность. После 4 курса я начала преподавать в государственном медицинском центре, вела развивающие занятия для малышей и актёрское мастерство.

Театр очень близок к психологии. Актёрские тренинги направлены на развитие таких способностей, как память, внимание, мышление, речь, фантазия. Это всё то, что делает психология в развивающих занятиях. Просто акцент чуть-чуть смещён, а упражнения одни и те же.

Чем больше тебя видят дети, тем больше упрощается твоя работа. Тут, наверное, помогает молодость — мне не всё равно и я стараюсь делать вещи, которые мне интересны. В нашей системе образования достаточно много педагогов, которые уже почти на пенсии и которым бывает безразлично, будет у ребёнка пять, три, два или десять. Они просто проводят свои уроки и уходят домой.

Я стараюсь не дружить ни с какими учителями — в бытовом смысле. Наверное, если бы я работала здесь десять лет, то какие-то связи бы завязались, но моя позиция в том, что школьный психолог не должен быть включён в личностные взаимоотношения с теми людьми, с которыми работает. Иногда мне приходится брать на себя роль эксперта, когда я должна прийти и, например, проанализировать то, как учитель ведёт урок. Если я буду дружить с кем-нибудь из них, то могу быть необъективна.

В моей практике самый проблемный возраст — 7−8 классы. Они уже вливаются в подростковую тусовку и подвержены разным влияниям. У меня в школе, например, много детей, которые режут себе руки, много думают и говорят о смерти, сидят в тематических группах в социальных сетях. Везде, конечно, свои проблемы. Но для меня это самые острые классы.

У меня, как у психолога, работают принципы конфиденциальности. До того момента, как только мне ребёнок или взрослый не расскажет о чём-то, что может угрожать либо его жизни, либо жизни других. Если речь идет о чём-то незаконном, я обязана буду сообщить сначала его родителям, а потом поставить в известность администрацию. Я всегда предупреждаю об этом детей: «да, мы с тобой разговариваем и я ни о чём не расскажу учителям или классному руководителю, пока не возникнут два этих случая». Всё остальное — это правда конфиденциальная информация. Всё-таки я не дружу с учителями, я не иду и не докладываю им. Но, безусловно, если какие то дети начинают меня волновать, то я немного говорю об этом с педагогом. Но никогда не пересказываю всё содержание беседы.

Мой актёрский опыт помогает мне в работе. Благодаря этому, кстати, я сделала интересный проект — марафон психологической подготовки к экзаменам. В течение двух недель после пятой перемены у нас было двадцать минут. Девятиклассники и одиннадцатиклассники приходили в специальный кабинет, где есть только ковёр — там у нас можно побеситься. Мы с ними делали разные упражнения и игры, которые, на мой взгляд, помогали снимать стресс, напряжение, учили быстро концентрироваться и расслабляться. Мы формировали какую-то команду, группу поддержки — там можно было поговорить о своих переживаниях. Или наоборот перестать говорить об экзаменах и о чём-нибудь другом подумать. Там мы рисовали, делали асаны из йоги (когда ты просто лежишь и расслабляешь тело). Мне кажется, это был интересный контакт: мы просто пятнадцать минут лежали на полу и слушали музыку.

В начале и в конце я давала детям возможность оценить по нескольким параметрам своё самочувствие, но пока ещё не успела обработать результаты. Я хочу написать статью про этот марафон и посмотреть, был ли там какой-то сдвиг. Но одиннадцатиклассники сначала походили-походили, а потом немножко забросили. Они вообще такие занятые, на кривой козе к ним не подъедешь. (смеётся)

О перспективах в школе

Перспектив нет. Меня это очень расстраивает. Думаю, это мой последний год работы.

Я пока не знаю, куда пойду. Я просто устала от государственной системы. Иногда бывает очень сложно, хотелось бы большей гибкости. Несмотря на то, что я всеми своими силами добилась той свободы, которая мне нужна, мне, тем не менее, не хватает роста. Мне кажется, что в свои 24 года я неплохо работаю, и мне бы хотелось разворачиваться куда-то вверх, вырастать. Пока что на моей должности я не очень это ощущаю.
Мнение эксперта
О школьных психологах

До введения нормативно-подушевого финансирования и новой системы оплаты труда (НСОТ) психологи были в каждой школе. Примерно с 2008 года в регионах и с 2012 года — в Москве школьные психологи стали редкостью. Причины их исчезновения, как всегда, финансовые.

Во-первых, оплата психологов не учитывается при расчёте норматива на одного учащегося — во всяком случае, я ни разу не слышал, чтобы кто-либо из чиновников говорил о том, что вот, дескать, деньги на психологов школам даны, а директора эти деньги тратят не по назначению. Если директор хочет сохранить в школе психолога, он должен решить, откуда взять деньги на его зарплату.

Во-вторых, при НСОТ директор самостоятельно решает, какие именно работники ему нужны. Если он сэкономит на психологах, то сможет больше платить учителям, а ведь именно этого требует от директора учредитель: соблюдения «майских» указов, в которых речь шла исключительно о повышении учительских зарплат.

Окончательно добила московских школьных психологов «оптимизация» школ, предоставив директорам отличную возможность сэкономить. Несколько школ объединились в один комплекс, значит, можно на весь комплекс оставить одного психолога — не важно, сможет ли он эффективно работать, появляясь в каждом структурном подразделении раз в неделю.

Разумеется, в некоторых московских школах психологи ещё работают. Но отношение к ним коллег-учителей бывает не очень дружелюбным. На психологов часто сваливают и воспитательную работу, и написание отчетов.

Можно ли в конкретной школе изменить ситуацию? Да, безусловно. Для этого надо всем педагогам понять, что и детям, и учителям школьный психолог необходим. А раз необходим, значит, педагоги сообщают об этом директору и обсуждают с ним возможности достойной оплаты работы психолога. Например, в коллективном договоре школы «Интеллектуал» сказано, что оклад психолога (а также воспитателя, классного руководителя, библиотекаря) должен быть примерно равен стоимости 18 учительских часов. Конечно, при этом зарплата учителей уменьшилась, но зато мы сохранили психологическую службу.
Всеволод Луховицкий, сопредседатель межрегионального профсоюза работников образования «Учитель»
Герои